Должны же наконецу нас проверить документы. Но стражи порядка как испарились. А тут, как назло, у одной из нас расстегнулся замок на юбке, и она начала сползать на пол. Пришлось остановиться, расстегнуть куртку... Движение рук на поясе прохожие восприняли однозначно: побежали в панике прочь. Нас явно принимали за шахидок. А если бы кто-нибудь вздумал обезвредить?
Задание нам стало казаться все опаснее и опаснее. Уже с затравленными глазами входим в вагон. Народу полно. Но для нас... тут же освобождается местечко. Рядом сидит представительный мужчина. Видно, что нервно ерзает на сиденье, но самолюбие не дает ему подняться и сбежать.
Напротив молодой человек до того испуган, что газета в его руке начинает дрожать. С обреченным видом он сидит, не выходит, но и не отводит от нас взгляд. Глаза у него становятся все круглее и круглее. Бабка, прежде чем выскочить на остановке из вагона, выпаливает нам напоследок: "Сучки! Что надели! А еще обе с голубыми глазами!"
На "Лубянке" входит бугай борцовского вида. Увидев нас, со всей дури бьет по поручню. Тут же стеной перед нами встает наш охранник, оттесняя верзилу. Еще минут пять мы слышим ругательства в свой адрес. Стоящий в середине вагона побритый наголо мужчина взывает к пассажирам: "Давайте выбросим их на хрен из вагона!".
Ни один человек не подает голоса в нашу защиту. Считаем минуты, пока поезд доедет до "Улицы 1905 года". На эскалаторе не стоим, а буквально летим к выходу. Едва сдерживаемся, чтобы не сорвать никабы.
В завершение нашего задания на переходе около светофора пытаемся обратиться к прохожим:
— Девушка, не скажете, который час?
Красотка в белоснежной куртке и сапожках обыскивает внешние карманы, лезет во внутренние, нервно роется в сумочке. Видим, ей так не хочется навлечь на себя беду, но... часов нет. Вдруг, глотнув ртом воздух, она облегченно тычет пальцем вверх: "18.10!" Пока мы оборачиваемся на электронное табло, девушка мчится прочь, в одно мгновение смешивается с толпой.
Пытаемся у женщины в длинной норковой шубе спросить, как пройти к закусочной быстрого питания, но она шарахается от нас, выскочив прямо на проезжую часть.
Напоследок заходим в кафе. Не найдя свободного столика, просим разрешения присесть к щебечущим девушке и парню. Те слишком поспешно кивают в знак согласия. Краем уха мы слышим: "Валим быстрее от греха подальше". Подхватив коктейли, они пробираются к выходу.
Мы успеваем привыкнуть к своему одиночеству. Поэтому очень удивляемся, когда к нам обращается девушка с пирсингом в губе с соседнего столика:
— Мой молодой человек в последнее время очень увлекся мусульманством. Нет, вы не подумайте ничего плохого, просто он у меня умный, думающий, ищет смысл жизни, свое место в этом мире. Ну и я за ним... Вы не скажете, пока просто на экскурсию в мечеть можно прийти?
Любопытство одних, страх других, ненависть третьих — питательная среда мусульманского экстремизма. Если убрать среду, он, конечно, не погибнет совсем, но станет более хилым. Только как ее убрать? Если среда эта и есть наша жизнь.
Доку Умаров, взяв на себя ответственность за теракт в аэропорту "Домодедово", пригрозил, что вскоре отправит в российскую столицу сотню смертников. Мы не знаем, случится это или нет, а если случится, кто будут эти люди: мужчины или женщины, молодые или в возрасте, славянской или иной внешности. Но что мы можем предположить точно: на них не будет никабов. Потому что человек в никабе в Москве — как самая наибелейшая ворона, особенно если сам никаб черный..
