Отрочество перерастало в юность в течение нескольких лет. За это время человек окончательно развивался физически, постигал* все виды традиционного полевого, лесного и домашнего труда. Лишь мастерство некоторых ремесел (плотничанье, кузнечное дело, у женщин «льняное» искусство) требовало последующего освоения. Многие люди постигали его всю жизнь, да так и не могли постигнуть, но от такого стремления вреда ни себе, ни окружающим не было. Наоборот. Если парень не научится строить шатровые храмы, то рубить избушки в лесу обязательно выучится, если девица не научится ткать «в девятерник», то простой холст обязательно будет ткать.

Юность полна свежих сил и созидательной жажды, и если в доме, в деревне, в стране все идет своим чередом, она прекрасна сама по себе, все в ней счастливо и гармонично. В таких условиях девушка или парень успевает и гулять, и трудиться. Но даже и в более худших условиях хозяйственные обязанности и возрастные потребности редко противоречат друг другу. Наоборот, они взаимно дополнялись. Совместная работа парней и девиц никогда не была им в тягость. (Даже невзгоды лесозаготовок, начавшиеся с 20-х годов и продолжавшиеся более тридцати лет, переживались сравнительно легко благодаря этому обстоятельству.) Сенокос, хождение к осеку, весенний сев, извоз, многочисленные помочи давали молодежи прекрасную возможность для знакомства и общения, а такое общение в свою очередь заметно влияло на качество и количество сделанного.

Кому хочется прослыть ленивым, или неряхой, или неучем? Ведь каждый в молодости мечтает о том, что его кто-то полюбит, думает о женитьбе, замужестве, стремится не опозориться перед родными и другими людьми.

Труд и гулянье словно взаимно укрощались, не позволяли друг другу переходить в уродливые формы. Нельзя гулять всю ночь до утра, если надо встать до восхода солнца и идти в поскотину за лошадью, но нельзя, и пахать дотемна, поскольку вечером снова гулянье у церкви. Правда, бывало и так, что невыспавшиеся холостяки шли в лес и, нарочно не найдя лошадей, заваливались спать в пастуший шалаш. Но у таких пареиина в этот день оставалась непаханой, а это грозило и более серьезными последствиями, чем девичья частушка.



Небалованным невестам тоже приходилось рано вставать, особенно летом. «Утром меня маменька будит, а я сплю-ю тороплюсь». Родители редко дудели в одну дуду. Если отец был строг, то мать обязательно оберегала дочь от слишком тяжелой работы. И наоборот. Если же оба родителя оказывались не в меру трудолюбивыми, то защита находилась в лице деда, к тому же и старшие братья всегда как-то незаметно оберегали сестру. Строгость в семье уравновешивалась добротой и юмором.

Большинство знакомств происходило еще в детстве и отрочестве, главным образом в гостях, ведь в гости ходили и к самым отдаленным родственникам. Как говорится, седьмая вода на девятом киселе, а все равно знают друг друга и ходят гостить верст за пятнадцать — двадцать. Практически большая или маленькая родня имелась если не в каждой деревне, то в каждой волости. Если же в дальней деревне не было родни, многие заводили подруг или побратимов, а коллективные хождения гулять на праздники еще больше расширяли возможности знакомств. Сходить на гулянье за 10—15 километров летом ничего не стоило. Обычно возвращались в ту же ночь, гости же возвращались через день-два, смотря по хозяйственным обстоятельствам.

В отношении парней и девушек вовсе не существовало какого-то патриархального педантизма, мол, если гуляешь с кем-то, так и гуляй до женитьбы. Совсем нет. С самого отрочества знакомства и увлечения менялись, молодые люди как бы «притирались» друг к другу, искали себе пару по душе и по характеру. (Это не исключало, конечно, случаев первой и последней любви.) Свидетельством духовной свободы, душевной раскованности в отношениях молодежи являются тысячи (если не миллионы) любовных песен и частушек, в которых женская сторона отнюдь не выглядит пассивной и зависимой. Измены, любови, отбои и перебои так и сыплются в этих, часто импровизированных и всегда искренних частушках. Родители и старшие не были так уж строги к поведению сына или дочери, но лишь до вполне определенного срока — до свадьбы.

После свадьбы этой свободы, этой легкости новых знакомств и увлечений молодые лишались навсегда и бесповоротно, начиналась совершенно другая жизнь. (Поэтому свадьбу можно назвать резкой и вполне определенной границей между юностью и возмужанием.)

Но и до свадьбы свобода и легкость новых знакомств, увлечений, «любовей» отнюдь не означала сексуальной свободы и легкомысленности поведения. Можно ходить гулять, знакомиться, но...

Девичья честь — прежде всего. Существовали вполне четкие границы дозволенного и переступались они весьма редко. Обе стороны, и мужская, и женская, старались соблюдать целомудрие, иначе какой же смысл в свадьбе, жениться? К тому же и общественное мнение здесь было довольно жестким, неуступчивым, даже беспощадным. Худая девичья слава катилась очень далеко, ее не держали ни леса, ни болота. Ошибочно мнение, что необходимость целомудрия распространялась лишь на женскую половину. Парень, до свадьбы имевший физическую близость с женщиной, тоже считался испорченным, ему вредила подмоченная репутация, и его называли уже не парнем, а мужиком.

Конечно, каждый посягнувший на целомудрие, рассчитывал на тайну, особенно девушка. Тайны, однако, не получалось. Инициатива в грехе исходила обычно от парня, и сама по себе она зависела от его нравственного уровня, который в свою очередь зависел от нравственного уровня в его семье (деревне, волости, обществе). Но в безнравственной семье не учат жалеть других и держать данное кому-то (в нашем случае — девушке) слово. В душе такого ухаря обычно вскипала жажда похвастать, и тайны как не бывало. Дурная слава девичья действовала и на самого виновника, чувства его к девице, если они и были, быстро исчезали, он перекидывался на другой «объект». Девица, будучи опозоренной, с трудом находила себе жениха. Уж тут не до любви, попался бы какой-нибудь. Даже парень из хорошей семьи, но с клеймом греха, терял звание сла-вутника, и гордые девицы брезговали такими.

Красота отношений между молодыми людьми питалась, казалось бы, иногда взаимно исключающимися свойствами поведения, например бойкостью и целомудрием, озорством и стыдливостью, любить означало то же самое, что «жалеть», любовь была «горячая» и «холодная». Подлинный драматизм любовных отношений испытывало в юности большинство физически и нравственно здоровых людей.

Но женитьба и замужество были не только духовно-нравственной, но и хозяйственно-экономической необходимостью. Юные годы проходили под знаком ожидания и подготовки к этому главному событию жизни. Оно, это событие, стояло в одном ряду с рождением и смертью.

Слишком поздняя или слишком ранняя свадьба представлялась людям несчастьем, большая разница в годах жениха и невесты также исключала полнокров-ность и красоту отношений. Неравные и повторные браки в крестьянской среде считались не только несчастливыми, но и невыгодными с хозяйственно-экономической точки зрения. Такие браки безжалостно высмеивались народной молвой. Красота и противоестественность исключали друг друга. Чаще встречалось не возрастное, а имущественное неравенство. Но и оно не могло всерьез повлиять на нравственно-бытовой комплекс, который складывался веками. Жалость (а по-нынешнему любовь) пересиливала все остальное.