«Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины»,— говорили в древности.

Но, моЯкет быть, мудрость состоит не в том, чтобы найти ответ на этот извечный вопрос, а в том, чтобы любить. Просто любить, не умствуя, не гоняясь с теоретическим сачком за солнечным зайчиком?

Но в том-то и дело, что совсем не простое это дело — «просто» любить! И орел летит в небе не наугад — за многие километры он видит свою добычу. И путь змеи на скале — не хаотичное блуждание. А о корабле и говорить не приходится — ведут его люди, которые все понимают: и откуда они плывут, и куда, и зачем, и как от бури спастись, и как штиль преодолеть.

С древних времен стараются люди проникнуть в тайны любви. И не только мудрецы. Всем нужна эта тайна. А особенно молодежи.

Как-то уж так у нас повелось, что к труду человека готовят, к обороне готовят, к общественной деятельности тоже, а к любви и семейной жизни — нет. На фронт, к примеру, не пошлют, не преподав «курса молодого бойца». Курса же «молодого отца», вступающего во взрослую жизнь, никто не преподает. Трудно даже объяснить, почему. То ли из-за стеснительности, то ли из-за того, что сами преподаватели еще не разобрались, чему следует учить, то ли просто по традиции. А ведь «любовного фронта» никому не миновать! Вот и идут молодые да необученные в рост на «пулеметы», через «минные поля». Весело целятся друг в друга из автоматов, набитых боевыми патронами, играют, как мячиками, гранатами с выдернутой чекой. И даже не оглядываются на «убитых» и «изувеченных». Почему-то считается, что на любовном фронте так и полагается.

Вопреки убеждению многих молодых людей особую тревогу вызывает невежество в вопросах любви и пола тех из них, кто приобщился к «половой проблеме» не только теоретически. В том-то и дело, что они, как никто другой, в просвещении нуждаются, ибо, зная о любви на ничтожную крупицу больше своих целомудренных сверстников, изведав то, на постижение чего и ума-то не требуется, что доступно пониманию кошки, они считают себя бывалыми, все познавшими людьми. И на этом основании не желают никого слушать.

— Да,— скажут некоторые,— а литература, искусство? Разве они не осмысливают из века в век любовь? Не учат любви?

— Осмысливают, учат. Пожалуй, искусство уделяет любви даже слишком много внимания. Ни о чем, наверное, не написано столько прекрасных, высоких слов, как о любви. Но и глупостей, пошлостей никакая другая тема столько не вобрала в себя. Чтобы отделить одно от другого, чтобы не утонуть в океане «жестоких» романсов, скабрезных частушек, бездарных романов и пустых повестей, нужны опыт, понимание, собственная позиция. Но вот беда — появится опыт, а жизнь уж наполовину прошла и ничего в ней назад не вернешь, чтобы ошибки исправить. Что же, выхода нет? В вопросе о любви можно разобраться. И именно с помощью искусства...




Извините за неоригинальность. Но ничего поделать не могу — эти стихи для меня высшее, лучшее, что написано за тысячелетия человеческой истории про любовь. Это эталон любви.

«Эталон...» В палате мер и весов хранится платиновый метр. Эталон метра. Зачем он нужен? В процессе изготовления мерительных орудий могут накопиться неуловимые отклонения. Вот тут-то и надо сопоставить обиходный метр с эталоном: «Пардон, это не метр, а метр плюс семь тысячных миллиметра, извольте укоротиться!» А в любви? Может ли здесь эталон взять на себя подобную функцию? Увы, сам Пушкин любил множестзо раз, и, наверное, не было среди его Любовей двух одинаковых.

Один исследователь пробовал добраться до сущности любви. Сначала отбросил «половое влечение»— оно ведь существует и у насекомых, но любовью не называется. Потом отбросил «привычку». Бывает, конечно, люди принимают привычку друг к другу за любовь, но привыкнуть можно ведь и к домашним тапочкам — нуждаться в них, быть не в духе из-за их отсутствия — разве это любовь? Это эрзац, подмена, сопутствующий элемент.

Восхищение красотой, добрым сердцем и манерами... Но это ведь эстетика, особая сфера. Восхищаться мы можем, не влюбляясь. Благодарность за помощь, уважение за успехи в работе, за геройство, за талант тоже не любовь, а лишь спутники ее, которые только по ошибке принимают за любовь неопытные люди.

Осталось у этого исследователя, когда он всех «спутников» отбросил, не очень много — «восполнение черт характера». Он считает, что безвольный ищет в любимом (любимой) недостающие ему (ей) мужество и твердость, излишне возбужденный тянется к тому, кто способен вернуть ему душевный покой, замкнутый — к общительному и т. д.

Что ж, теория занимательная. Одно непонятно, почему недостающие черты характера нам не восполняют наши родители, братья, сестры и тем паче друзья. Уж последних-то мы имеем вроде бы полную возможность выбирать в соответствии со своими потребностями. Короче говоря, отбросили мы от любви все, что ей «сопутствует», и не осталось у нас ничего.

На дискуссиях о любви часто бурные споры вызывает вопрос: не убивает ли любовь научно-техническая революция? Парадокс тут состоит в том, что, с одной стороны, каждому очевидно: наука и техника несут прогресс и вроде бы не должны сами по себе делать нас хуже, а, с другой стороны, невооруженным глазом видно, что любовь становится чем-то старомодным. Молодежь ее вроде бы начинает стесняться, золото глубоких, сильных, долгих .чувств разменивается на медь мелких, скоротечных страстей и увлечений. . . Любовь выбирает кого-то одного, для половой потребности годятся все подряд: в большей или меньшей степени— это уже детали! В какой дешевый потребительский товар превратилась любовь, отождествленная с сексом, мы уже говорили с вами.

Разгул инстинкта, секс в «чистом виде» ведут лишь к деградации, гибели любви.

Виктор Розов по этому поводу сказал так: «Известно, что дети распутных родителей почти всегда рождаются ущербными, слабыми не только физически, но и духовно, склонными к дурным поступкам.'Плод, зачатый в результате акта насилия, рекомендуется извлечь из утробы. Естественно предполагать, что и ребенок, зачатый в результате только животной близости, может оказаться ущербным. Нет, для сотворения человека мало одной физической близости: нужна еще и иная близость — она-то и называется любовью. И не надо принимать животный инстинкт размножения за любовь...»

Хорошо: «не надо». А что надо?

«Родство душ»? Может быть, но как души его выявляют в тех случаях, когда любовь вспыхивает мгновенно, вдруг, в буквальном смысле слова с первого взгляда?!

Вспомним ученого, который пробовал докопаться до сущности любви путем исключения «сопутствующих моментов». Он расчленил любовь на элементы, оказывается, что любой из них по отдельности не может претендовать на звание любви. Половое влечение — это не любовь; привычка, уважение, эстетическое восхищение тоже... Так можно расчленять воду на водород и кислород и ломать голову, который из элементов составляет сущность воды, а который лишь «сопутствующий». Любовь тоже синтетическое явление. Ни эстетическое волнение, ни половое влечение по отдельности или при механическом смешении любовью не являются. Лишь слившись в целостное, новое «вещество», они могут претендовать на такое звание. Но при этом отдельные элементы уже искать нелогично.