Ни за что!

Но переспорить докторов не так-то легко. Пришлось Владимиру Ильичу пуститься на хитрости.
— Буду диктовать не статьи, а дневник.

Провёл докторов. Уступили: диктуйте. Впрочем, наверное, доктора понимали: не про погоду будет этот дневник. Разве запретишь Ленину заботиться о судьбе созданного им государства? Владимир Ильич нервничал, совсем не мог уснуть, когда ему не разрешали диктовать. Доктора разрешили. Только осторожно. Полчаса, сорок минут в день. Не больше.

И в назначенный час приходила стенографистка Володичева. Записывала иногда страничку в день, а то две или три. В этих страничках был заключён мудрый план дальнейшего устройства нашего общества. Владимир Ильич критиковал недостатки. Советовал, как лучше наладить государственный аппарат. Как сохранить в Коммунистической партии единство и дружбу. Больше всего боялся Ленин, чтобы в партии не вышло разлада.

В постели, больной, долгие часы обдумывал Владимир Ильич каждую мысль для своих статей. Каждое слово.

Статьи Ленина печатались в «Правде». Рабочие люди читали, делились между собой:

— Правильно Ильич про нашу жизнь понимает. Чего мы и не видим, всё увидал!

И радовались:

— Видно, здоровье у нашего Ильича идёт на поправку.

Вдруг... Был мартовский день. Весело светило весеннее

солнце. Вовсю чирикали воробьи на бульварах и в скверах. Пенистые ручьи шумно бежали вдоль мостовой. Всё в природе говорило о жизни и радости. Но люди, открывая в это утро, 14 марта, газету, становились хмуры и пасмурны. Люди толпились на улицах возле щитов и витрин для газет. Всюду наклеены были листы.



Если правительственное, значит, что-то серьёзное. Не случилось ли несчастья какого?

«Бюллетень о состоянии здоровья Владимира Ильича.

За последние дни в состоянии здоровья Владимира Ильича произошло значительное ухудшение...»

Чёрные буквы кричали: случилось, несчастье случилось... «Значительное ухудшение». Страшно читать. Люди отходили понурив голову.

Сумрачно было в этот день в рабочих цехах.

— Ильич-то наш, ,эх! — вздохнёт старый рабочий.

Молодые не верили, что надвигается грозное.

— Нет, не станут зря бюллетень выпускать,— сокрушались старики.— Эх, Ильич!

А Владимиру Ильичу было плохо. Беспощадно наступала болезнь. Владимир Ильич потерял речь. Что может быть горше! Ленин умолк. Не слышно стало живого, немного картавого, быстрого говора.

Круглые сутки дежурили в квартире Владимира Ильича доктора. Наука, талант, искусство медиков вступили в сражение за его жизнь. Вся страна с надеждой следила. Утром люди спешили к газете, прочитать бюллетень.

Вечер. Весенний ветер колышет красный флаг над зданием Совнаркома. Что там, в кремлёвской квартире?

Вечер. Кончились дневные труды и хлопоты. Тысячи людей с мучительным беспокойством ищут в вечерних газетах: что в кремлёвской квартире?

Тихо в комнате Владимира Ильича. Из столовой доносится мерный стук маятника. Там дежурная медицинская сестра. А возле постели Надежда Константиновна.

Владимир Ильич поднял тяжёлые веки. «Ты здесь, Надя?»

Надежда Константиновна понимала всё, что он хотел сказать и спросить. Говорила с ним, будто слыша ответ.

— Тебе получше сегодня,— уверенно сказала она.

И Владимиру Ильичу показалось, что и правда получше. И глаза его ответили: «Да».

— Ты вылечишься. Доктора говорят, всю волю надо на помощь позвать. Собери всю волю, Володя.

«Собираю»,— ответил глазами Владимир Ильич.

— Ты всю жизнь боролся за счастье народа. Поборись теперь за себя. Для народа же, для революции. Изо всех сил поборись!

Снова Владимир Ильич ответил понятно для Надежды Константиновны: «Да».

Нестерпимая жалость её пронзила. Слёзы больно подкатили к горлу. На секунду она обессилела. Справилась. И заботливо, с лаской:

— А сейчас пора отдохнуть. Поспи, чтобы силы набраться. Всё будет хорошо. Усни. Я не уйду. Я буду рядом сидеть.