В Петрограде тщательно готовились к восстанию. Чтобы выяснить готовность партийных организаций, решено было на шестнадцатое октября собрать секретное заседание Центрального Комитета с активом. Но где его провести? В каком помещении?

Вспомнили, что председателем Лесновской думской управы стал активный деятель большевистской партии Михаил Иванович Калинин. Нельзя ли воспользоваться помещением? Дом Думы расположен на окраине Выборгской стороны, он скрыт от посторонних взглядов деревьями парка и очень удобен для конспиративного заседания.

Шестнадцатого октября Михаил Иванович Калинин вызвал к себе работницу завода «Айваз» Катю Алексееву, которую он поселил вместе с матерью в помещении управы, чтобы иметь под рукой своих людей.

— Катя,— сказал он,— ко мне сегодня вечером соберутся товарищи... Заседание очень важное. Надо быть начеку. Входных дверей не запирай и сама никуда не уходи.

— Хорошо,— ответила Алексеева. Она по-хозяйски оглядела большой кабинет и, увидев в углу на стуле какую-то синюю ткань, спросила:— А это зачем?

— Нужно будет завесить окна,— ответил Михаил Иванович.— У тебя никакой материи нет? Здесь маловато.

— Есть жёлтая.

— Жёлтая не годится. Надо найти что-нибудь другое.

В Лесновской думе приём посетителей заканчивается

в четыре часа. Так было и в этот день: к пяти часам помещения опустели, только наверху поскрипывало кресло Михаила Ивановича.

Звонок был очень громкий и мог привлечь внимание дворника. Чтобы приходящие не звонили, Катя закрепила защёлку замка и, оставив дверь чуть приоткрытой, стала из окна поглядывать на аллею, идущую от ворот к главному подъезду.

Весь день погода была по-осеннему дождливая и пасмурная.

К вечеру поднялся ветер. С раскачивающихся и шумящих в саду деревьев облетали последние листья. Они кружились и падали в лужицу у освещённого входа.

«Надо погасить лампочку, а то дворник заметит, что много народу входит»,— подумала Алексеева.

Она выключила свет не только у входа, но и во всех комнатах первого этажа.

Сад сразу погрузился во мглу. Катя даже не могла разглядеть главную дорожку. Лишь постепенно её глаза привыкли к темноте.

Она сидела в тёмной прихожей и ждала. Ждала долго. Но вот наконец стукнула калитка. В аллее появилось двое мужчин. Они шли уверенно — значит, свои.

Катя поднялась навстречу. Пришедшие спросили, как пройти к Михаилу Ивановичу. Она молча показала на лестницу.

Теперь через каждые пять минут в аллее кто-то появлялся. Стараясь не стучать тяжёлыми, набухшими от грязи сапогами, поднимались наверх и там снимали свои пальто и плащи.

Наверху у Михаила Ивановича уже собралось человек восемь, и в это время, как назло, на кухню ввалился дворник. Старик любил вечерами покалякать с матерью Кати. Его нужно было немедленно спровадить. Дворник мог сболтнуть кому-нибудь о ночном заседании в Думе.

Катя, бросив следить за входной дверью, убежала в кухню.

Связной Эйно Рахья зашёл за Владимиром Ильичём в седьмом часу. Уже стемнело. Моросил мелкий осенний дождь. Порывами дул шквалистый ветер.

На одном из перекрёстков с Владимира Ильича сорвало шляпу и парик. Шляпа покатилась по мокрой панели. Её с трудом поймали. К счастью, никого из прохожих вблизи не было. Владимир Ильич быстро вытер носовым платком парик и глубоко натянул его на голову, а Рахья встряхнул и очистил шляпу.

У Муринского проспекта их ждал Александр Шотман. Он провёл их в тёмный переулок и сказал:

— Подождите тут, а я погляжу: нет ли кого подозрительного?

Всматриваясь в темноту, он пробрался к дому районной Думы, поднялся наверх и, узнав, что собралось только человек десять, вернулся к Ильичу и сказал:

— Рановато ещё, не все явились, лучше здесь подождать.

Они прошлись по тёмному и пустынному переулку и, вернувшись назад, послали на разведку Рахью. Тот пропадал минут десять и, вернувшись, шепнул:

— Пошли.

Втроём они пробрались через чёрный ход в дом, поднялись на второй этаж и остановились в комнате. Здесь Владимир Ильич снял с себя очки, парик и спрятал их в карманы пальто.

В зал заседаний он вошёл в своём обычном виде. Товарищи, не видевшие Ильича с лета, радостно кинулись пожимать ему руки. Они окружили его, засыпали вопросами. Владимир Ильич улыбался и отшучивался. Он так же был рад видеть их невредимыми.

Дворник не торопясь набил трубку. Он, видимо, намеревался просидеть на кухне весь вечер. Катя попросила мать заняться стиркой, а сама занялась уборкой.

Дворник, видя, что сегодня ему не с кем будет посудачить, огорчённо раскурил трубку и кряхтя поднялся.

— Пойти спать, что ли?— ни к кому не обращаясь, спросил он.

В это время наверху задвигали стульями. Дворник прислушался.

— Чего это сегодня в Думе?— поинтересовался он.

— А ну их, работать остались... Ушли бы скорей, а то опять придётся убирать ночью,— проворчала Катя.

Она проводила старика до дверей и, убедившись, что он поплёлся к себе, вернулась к главному подъезду. Дверь оказалась захлопнутой на замок. «Значит, все. собрались»,— решила ока, и ей стало вдруг неспокойно.

«А что, если кто-нибудь проследил, как они собирались, и сейчас прячется в тёмном саду?»

На всякий случай она приоткрыла в первом этаже окно, через которое товарищи могли выпрыгнуть в глухой угол сада и через забор скрыться в переулке.

Сверху послышался шум отодвигаемых стульев. «Доклад кончился,— подумала Катя,— надо бы им чайку горячего, ноги-то у всех, наверное, промокли на такой погоде».
Она вернулась в кухню, поставила чайник на плиту и ещё раз прошлась по пустым и тёмным комнатам.

На улице бушевала непогода, выл ветер. Чёрные ветки кустов скребли стёкла окон. Всякие страхи лезли в голову — казалось, что за каждым кустом притаился враг.

Катя осторожно обошла комнаты нижнего этажа и, убедившись, что никого здесь нет, вернулась на кухню и стала разливать чай.

В те дни настоящий чай был большой редкостью. Только для Президиума Думы выдавался небольшой пакетик. Чай берегли, но Катя на свой риск решила заварить его собравшимся товарищам. Она приготовила душистый крепкий настой и наполнила им стаканы. Сахару у неё было только несколько кусочков. Катя положила сахар в три или четыре стакана, взяла поднос и осторожно понесла его наверх.

Лестница скрипела, Катя старалась легче ступать. Она прошла по тёмному коридору и остановилась у двери. Из комнаты доносился чей-то бас:

— Оружия у нас маловато, Владимир Ильич. А вообще — на железнодорожников можно рассчитывать, не подведём...

«Владимир Ильич... Ленин здесь,— обрадовалась Катя.— Значит, заседание очень важное».

Она постояла немного и, как только железнодорожник кончил говорить, толкнула дверь и вошла.

В комнате было полутемно: горела лишь висячая лампа. Владимир Ильич находился в дальнем углу за маленьким столиком. Вокруг него сидели и стояли у стены товарищи. Все очень обрадовались, увидев на подносе дымящиеся стаканы.

— Только без сахару,— виновато предупредила Катя.

— Ничего, ничего, у нас свой сахар есть,— шутливо сказал кто-то.

Со всех сторон руки потянулись к стаканам.

Несмотря на то, что на всех чаю не хватало, Катя все же успела уберечь один стакан с сахаром. Смущаясь, она поставила его перед Лениным.

Казалось, что, занятый своими мыслями, Ильич не заметит этой маленькой услуги, но он улыбнулся Кате и поблагодарил её.

— Я вам ещё принесу,— сказала она и, радостная, побежала вниз за новой порцией чаю.

Заседание становилось всё более шумным. Алексеева решила проверить, не виден ли со двора свет и не слышно ли, о чём говорят.

Накинув на себя платок, Катя вышла во двор.

Теперь уже шёл не дождь, а снег. Дорожка стала скользкой. С севера порывами дул ветер. Всё заволокла такая темень, что в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть.

Катя остановилась под окнами и прислушалась. Сверху доносились голоса, но о чём говорилось, понять было трудно. Окна были завешены хорошо, только в одном месте через узенькую щёлку проникала бледная полоска света. Катя, осторожно шагая, обошла вокруг дома.

Нигде никого. Даже сердитый сторожевой пёс спал, забившись в свою конуру.

Катя надумала оглядеть дом с улицы, вышла за калитку и пошла вдоль ограды. На углу она остановилась, прислушалась. Улица казалась вымершей, только впереди мелькнула и будто прижалась к забору какая-то тёмная фигура. Кате сделалось страшно. Она чуть ли не бегом вернулась назад, захлопнула тяжёлую, набухшую калитку и с колотящимся сердцем стала вслушиваться, не гонится ли кто за ней.

И вдруг до неё донёсся отчётливый голос Володарского. Горячась, он говорил громко, словно выступал на большом митинге.

Катя поспешила в дом, поднялась по лестнице и распахнула дверь. Михаил Иванович, видя, что она задыхается и не может выговорить слова, в тревоге спросил:

— Что случилось?

— Нельзя говорить громко, на улице слышно.

Сразу раздалось несколько голосов:

— Тише!

— Спокойней, товарищи, не горячиться!

Но голоса всё же повышались. Катя всё время сновала вокруг дома, вслушиваясь в вой ветра и всматриваясь в темноту.

Скоро начнёт светать,— подумала она.— Не забыли ли они об опасности?

Катя пошла предупредить товарищей. Затянувшееся собрание уже кончилось, но люди почему-то не расходились.

Катя разыскала Ленина. Он ходил по коридору у лестницы, беседуя с каким-то военным.

— Владимир Ильич, светает,— робко напомнила девушка.— Вам бы уйти пораньше.
Ильич, как бы недоумевая, посмотрел на Катю, потом, поняв, о чём она говорит, устало провёл рукой по лицу и заспешил:

— В самом деле, пора, товарищи!

В пустующей комнате Владимир Ильич надел на себя парик, очки, и, став похожим на старика букиниста, ушёл из дому с молчаливым Рахьей.