Вильхо возвращался из школы. Одной ногой он стоял на длинном железном полозе саней-поткурей, другой отталкивался от земли и как ветер мчался по дороге, проложенной через шхеры.

Суровый край — финляндские шхеры. Тысячи островов густо разбросаны в Ботническом заливе. Есть острова большие — на них разместились целые посёлки, есть и сов -сем крохотные — трём чайкам на них тесно.

Зимой Вильхо живёт у дяди и учится в школе, а на каникулы уезжает к родителям на дальние острова; там школ нет.

Мальчик подкатил к дому, сбил с башмаков снег и открыл дверь. В кухне рядом с дядей Бергманом сидел незнакомый мужчина. Вильхо шмыгнул за печку и оттуда стал рассматривать гостя.

Незнакомец разговаривал с дядей и листал маленькую книжечку.

Лицо у гостя молодое, глаза быстрые, внимательные и чуть прищуренные. Лоб высокий-высокий, над верхней губой топорщатся светлые усы. Слова он произносит так, что сразу и не поймёшь. «Иноземец»,— решил Вильхо.

Дядя называл гостя господином профессором.

На ночь профессора устроили в спальне, а сами расположились в кухне. Когда он ушёл спать, дядя строго посмотрел на Вильхо и сказал:

— Никому не говори, что к нам приехал гость. Спросит кто, есть ли у нас чужие, отвечай: «Никого нет».

— А почему нельзя похвалиться, что у нас в доме гость?

— Чтобы люди не завидовали... И нельзя так много спрашивать, не то станешь скоро седым.

Утром гость подозвал мальчика к себе и сказал:

— Давай познакомимся!

— Вильхо,— назвал себя мальчик, поклонившись.

— Профессор Мюллер,— ответил гость и, полистав книжечку, спросил:—Ты идёшь сегодня в школу?

Вильхо приподнялся на цыпочки и прокричал на ухо гостю:

— Не-е-т! Я учу-усь три раза в не-де-лю-ю!

— Почему ты так кричишь?— поинтересовался профессор.

— Чтобы ты лучше меня понял,— ответил Вильхо.

Тётка Тайми зашикала, дядя кинул на дерзкого мальчишку свирепый взгляд, а профессор запрокинул голову и так хорошо и радостно рассмеялся, словно ему на крючок попалась сёмга.

Гость вытер глаза, заглянул в книжечку и сказал:

— Ты совершенно прав, Вильхо. Когда плохо говоришь на чужом языке, походишь на глухонемого.

Сели завтракать. На этот раз тётка не говорила, чтобы Вильхо ел поменьше хлеба и побольше салаки, и не добавляла, что «салаку море даёт, а хлеб — его надо на скалах выращивать, каждое зерно потом поливать». Хлеб в доме пекли раз в месяц и подвешивали к потолку, чтобы он высох. Сухого хлеба много не съешь, и достать его с шеста было непросто.

Профессор листал книжечку и задавал дяде вопросы — хорош ли улов рыбы, какие налоги платят торпари(в Швеции и Финляндии арендатор участка земли, сдаваемого в аренду на большой срок или пожизненно) и рыбаки.

Дядя отвечал охотно, а потом и сам задал вопрос, которым всегда интересовались финские рыбаки, когда собирались вместе. Профессор внимательно посмотрел на дядю и сказал:

— Финляндия обязательно получит право на самостоятельность.

— Неужели русский царь смилостивится?— усомнился дядя.

— Нет, от царя такого блага не ждите. Есть только одна в мире сила, которая принесёт вам это право: победа русских рабочих. Сейчас русские рабочие потерпели поражение, но придёт время — они снова соберутся с силами.

— Когда русские рабочие победят, они, наверно, про нас забудут,— заметил дядя.— Как говорят у нас в народе: «Своя страна земляника, чужая — черника».

— Нет, дорогой товарищ,— сказал профессор,— у рабочего класса интересы много шире. Русские рабочие непременно завоюют право на самостоятельность финнам, полякам и другим народам.

После обеда гость спросил, нельзя ли купить в лавочке бумаги. Дядя ответил, что уже поздно и лавочка закрыта.

Вильхо слышал этот разговор. Он вынул из шкафа тетрадь и протянул гостю:

— Хочешь, дам одну?

Профессор покачал головой:

— Одной мне мало.

Вильхо достал ещё: отец купил ему тетрадей на целый год.

Это были обыкновенные ученические тетради в синих обложках с белой наклейкой посередине. В таких тетрадях Вильхо делал свои уроки. А зачем они понадобились взрослому человеку?

Профессор сел за стол в спальне и принялся писать. Вильхо устроился в кухне и стал готовить уроки. Оба — и профессор и школьник — писали в одинаковых тетрадях.

Когда стемнело и буквы стали сливаться в одну полоску, профессор вышел в кухню.

— Что ты так много пишешь?— спросил его Вильхо.

— Решаю трудные задачки.

— А ты их решишь?

— Решу обязательно.

— Знаешь что?— Вильхо сделал знак, чтобы профессор наклонился.— Ты спрашивал дорогу на Стокгольм. Зачем тебе идти по льду? Ещё провалишься! Погода плохая, лёд слабый. Поезжай обратно в Або и там садись на пароход. Уж очень интересно на пароходе ходить по морю — это тебе не парусная лодка.
— Хорошо, я подумаю,— сказал профессор и задумчиво погладил мальчика по голове.

Владимир Ильич не мог сказать Вильхо, что сейчас, после разгрома революции, за ним охотятся царские жандармы и что, если он появится в порту Або, его арестуют. Вот почему он решил пойти по шхерам и выйти на водную дорогу, пробитую во льдах ледоколом. В шхерах нет царских жандармов, и по водяной дороге ходит шведский пароход, на котором русские полицейские не имеют права арестовать Ленина.

После обеда Вильхо подозвал профессора к окну. В деревянной коробке из-под сигар, которую мальчик достал из-под печки, хранились сокровища. Первым делом Вильхо показал гостю серую длинную полоску — высушенную змеиную шкурку. Примерил её себе на шею, как галстук, и сказал:

— Я сам убил эту змею. Знаешь, сколько здесь змей в скалах? Не сосчитать. А раз мужчина увидел змею, он должен её убить, ведь так? Испугаться нельзя — девчонки засмеют.

В коробке ещё были рыболовные крючки, просмолённые нитки и пробка от бутылки с ромом.

— Ты, наверно, змей не боишься,— заметил Вильхо.— Я слышал, дядя говорил тётке Тайми, что ты самый сильный враг царя. Ты сможешь его одолеть?

— Одному человеку царя не одолеть. С ним заодно все богачи. Нужно, чтобы против царя и богатеев пошли все рабочие и крестьяне.

— И рыбаки тоже?

— Да, и рыбаки.

— И тогда одолеют?

— Непременно!

Ночью, лёжа в своей постели между стеной и печкой, Вильхо услышал разговор. Он осторожно отодвинул полог. Дядя и профессор собирались в дорогу.

Вильхо бросился к профессору:

— Неужели ты уходишь? Ведь скоро рождество. Я наломаю еловых веток, тётка Тайми сделает из них венок, положит его на стол и зажжёт свечи. Это будет рождественская ёлка. Мы будем есть сало и свежий хлеб. Неужели ты уедешь от такого пира?

— Ничего не поделаешь,— развёл руками профессор,— я должен быть в Стокгольме до праздников, у меня там срочные дела.

Профессор попрощался с Вильхо и тёткой Тайми. Дядя открыл дверь, и в кухню со двора поплыл туман.

Ду-у» ду-у!— донесся с моря гудок.

Дон-дон!— откликнулся колокол.

Это гудели и звонили на пароходах, чтобы в тумане, густом, как простокваша, не наскочить друг на друга, чтобы береглись рыбачьи лодки.

Ду-у. Ду-у! — гудит пароходный гудок.

Дон-дон!— вторит ему колокол.

Тётка привернула фитиль в лампе, села у окна и, сложив ладони, стала шептать молитву.

Вильхо лежал, замерев от страха. Он вырос в шхерах и знал, что в такую погоду идти трудно. Вода поднимается, взламывает лёд, каждый шаг опасен.

ДУ-У, ДУ-У!— гудит гудок.

Дон-дон!— отзывается колокол.

Тревожно на море, но туман застилает глаза, и Вильхо засыпает...

Наутро мальчик вышел на крыльцо и ахнул: деревья стояли словно хрустальные — каждая веточка обросла льдом. Скалы тоже покрылись ледяной коркой. Всё вокруг сияло и нестерпимо блестело.

Когда Вильхо вернулся из школы, дядя был уже дома. Он сидел на скамейке и перебирал сеть.

— Профессор, наверно, уже в Стокгольме. Велел передать тебе большой привет,— сказал дядя.

Он чинил сеть, поглядывая на солнечные пятна на полу, покачивал головой, удивляясь чему-то, и рассказывал:

— Ну и ночь была, ну и ночь! Едва не погибли. Хорошо, что взяли с собой лодку. У острова Нагу лёд торосистый, что щучьи зубы. Тяжело было тащить её. Мы оба обливались потом. В одном месте ступили на льдину, а она, как поплавок, ушла под воду. Мы вместе с ней нырнули по пояс и повисли на шесте. Не помню уж, как забрались в лодку. Профессор продрог, но виду не показал. Спасибо тебе, Тайми, за кофе, в войлоке кофейник был как огненный. Мы хорошо отогрелись после ледяной ванны. Вскоре подошёл пароход, и мы замахали руками...

— И капитан остановился?— обрадовался Вильхо.

— Капитан не может не взять человека на борт в открытом море. Ну и ночь была, ну и ночь!

...Всё это произошло в декабре 1907 года. А десять лет спустя, в апрельский вечер, через Финляндию в Питер шёл почтово-пассажирский поезд. Он вёз солдат и рабочих, русских и финнов. С этим же поездом возвращались из эмиграции русские революционеры. И с ними Владимир Ильич Ленин.
В вагонах было шумно. Разговор у всех один: в России царизм свергнут, а война продолжается. Когда же победит на этот раз революция?

На верхней полке в вагоне третьего класса лежал молодой рабочий. Под воротником синей рубашки у него вместо галстука была повязана змеиная шкурка. Свесив голову с полки, он жадно прислушивался к разговору. Это был Вильхо Виртанен, литейщик с металлургического завода в Гельсингфорсе.

В вагон вошла группа мужчин и женщин. Впереди шёл невысокий человек. Лицо молодое, глаза быстрые, внимательные и чуть прищуренные, лоб высокий-высокий, над верхней губой светлые усы.

«Профессор Мюллер!»— сразу вспомнил Вильхо гостя дяди Бергмана в ту страшную ночь. Он совсем не изменился, их гость. Прибавилась только бородка да морщинки вокруг глаз.

Владимир Ильич остановился, окинул взглядом солдат и весело воскликнул:

— Здравствуйте, товарищи! Поздравляю вас с русской революцией!

Вильхо с полки как ветром сдуло. Он протиснулся поближе к говорившему.

«Профессор Мюллер!»— повторил про себя Вильхо, не решаясь его окликнуть.

— Да здравствует Владимир Ильич Ленин!— восторженно крикнул русский рабочий и подбросил картуз к потолку.— Здравствуйте, Владимир Ильич!

Владимир Ильич прищурился, посмотрел на лица солдат, рабочих, остановил свой взгляд на Вильхо.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищи,— повторил Ленин.

— Терве тулоа, добро пожаловать!— воскликнул Вильхо.