Наступил май. Чёрные пашни вокруг села Шушенского покрылись нежной зеленью. Редкий, наполовину вырубленный лесок прихорошился. Дороги высохли.

Оскар сидел на завалинке и с угрюмым видом наблюдал, как быстро мелькают спицы в руках старой хозяйки.

— Что, недужится, сынок?— спросила женщина.

Оскар ничего не ответил. Да и что было отвечать? Он

и сам не знает, что с ним. Недавно Владимир Ильич целый час его расспрашивал: где болит, как болит? Оскар толком объяснить не мог. Пропали силы -— и всё, и это в двадцать два года! С руками беда, мешают. Ляжет спать — рука под боком как камень,— идёт — руки по сторонам болтаются, сядет — не знает, куда их деть.

— Большая помеха для человека руки,— жаловался Оскар.

А Владимир Ильич смеётся:

— Вылечим вас, Оскар Александрович, непременно вылечим.

Удивительный он человек, Владимир Ильич. Всегда весел, и ссылка ему нипочём. Работает много, пишет, а успевает и на охоту сходить,и какие-то мудрёные шахматные задачи решать.

Мимо пробежал соседский парнишка Лёнька с холщовой школьной сумкой через плечо. Взметнул босыми ногами облако пыли.

Был Оскар чуть побольше Лёньки, когда отец — финский рабочий — повёл его отдавать в люди. Остановились на Невском у витрины. За зеркальным стеклом на лиловом бархате рассыпаны несметные сокровища: тонкие золотые цепочки с подвесками, тяжёлые браслеты, кольца и брошки с крохотными букетиками из драгоценных камней. Были похожи те камни то на капли мёда, то на утреннюю росу... «Вот и ты такие штучки будешь делать,— сказал отец,— я определил тебя к золотых дел мастеру». Мальчик даже зажмурился от радости. Он представил себе, как будет сидеть на бархатном стуле в бархатном колпаке и каким-то необыкновенным шильцем мастерить эти сказочные вещи.

Первое, с чем познакомился Оскар, был ригель — длиннющий стальной палец, на котором правят кольца. Сколько шишек на голове Оскара насажал этим ригелем мастер Тайфер — не сосчитать. Тайфер никогда не называл его по имени, окликал презрительно: «Эй ты, чухна!»

Четыре года присматривал Оскар за хозяйскими детьми, бегал за ситным, за водкой, урывками обучался ювелирному мастерству, а в шестнадцать лет распрощался с хозяином и нанялся на Путиловский завод.

Был ювелиром, стал токарем. Был просто учеником, которого всякий обидеть мог, стал смелым революционером. Хлипкий парнишка выровнялся в ладного питерского мастерового. О крепости его кулаков мог рассказать провокатор, которого разоблачили на заводе. Из-за этого провокатора и угодил Оскар в ссылку на три года.

...Оскар поднялся с завалинки и пошёл в избу, к себе в комнату. Лежал, закинув руки за голову: не то дремал, не то о чём-то думал. Очнулся от тележного скрипа и ребячьего гомона. Подошёл к окну. Напротив, у дома Зыряновых, остановилась телега. На ней сидели две женщины в городских платьях, в шляпках. Орава ребятишек облепила телегу, и Лёнька был среди них.

— Да ведь это невеста Владимира Ильича приехала! — ахнул Оскар, выбежал из избы и в три прыжка перемахнул через улицу.

— Вы Надежда Константиновна? Здравствуйте! — приветствовал Оскар девушку с тонкой талией, перехваченной широким поясом.

Девушка посмотрела на него смелыми светло-серыми глазами, и её пухлые губы тронула весёлая усмешка.

— А вы, наверное, и есть болящий Оскар Александрович? Что-то не похожи на больного! Здравствуйте!— Она протянула ему руку.— Познакомьтесь с моей мамой Елизаветой Васильевной. А почему Владимир Ильич нас не встречает? Он не болен?

— Они на охоту ушли,— разгребая пыль босой ногой, доложил Лёнька.

Мальчишки хором подтвердили.

— Владимир Ильич очень вас ждал, волновался, каждый день из лесу цветы приносил, а вот сегодня, как нарочно, уехал на охоту,— попытался смягчить огорчительную весть Оскар.

— Что же нам делать?— оглянулась на ребят Надежда Константиновна.— Неужели уезжать обратно?

— Никак нельзя,— решительно возразил Лёнька,— они к вечеру вернутся.

Оскар с мальчишками помог женщинам перетащить вещи в дом и ушёл к себе. А вечером Лёнька постучал в окно и сказал, что его зовёт Владимир Ильич. Оскар стал приводить себя в парадный вид.

В доме Зыряновых было шумно, весело. Сияющий Владимир Ильич помогал Надежде Константиновне расставлять на столе чашки и упрашивал её поскорее выдать подарки, а главное — не таить книги.

— Ну уж нет,— отрицательно качала головой Надежда Константиновна. Она пыталась выглядеть сердитой, но глаза у неё смеялись.— За такую встречу подарки отменяются. Подарки получат только Лёня и Оскар Александрович: они нас хорошо встретили.— И Надежда Константиновна протянула Лёньке новую книжку в блестящем переплёте с яркими картинками.— А вот лекарство от вашей болезни,— показала она Оскару на плетёную корзину.

— Да, да, да! Сильнодействующие пилюли,— подтвердил Владимир Ильич.

Оскар нерешительно подошёл к корзине, присел на корточки и стал её распаковывать. Развязал верёвки, поднял крышку. Видит — корзина наполнена какими-то свёртками в синей промасленной бумаге. Развернул один — и глазам не поверил: шперак — маленькая наковальня для ювелирных работ. Развернул другой, третий, четвёртый — полный набор ювелирных инструментов, и на самом дне — ригель.

— А, ненавистный вам ригель!— воскликнул Владимир Ильич.— Дайте-ка взглянуть.

— Ненавистный, когда он в злой руке,— возразил Оскар и встал в величайшем смущении.

Две хрупкие женщины четыре с половиной тысячи вёрст везли такую тяжёлую корзину. Одних пересадок сколько, а ведь где помогут, а где и самим тащить приходилось.

— Это вы виноваты,— сказал с укоризной Оскар Владимиру Ильичу,— я ведь не просил, нет, не просил, только мечту имел.

На токарном станке в деревне делать нечего было, а .вот ювелирной работы в здешней церкви много. Оскар как-то сказал об этом Владимиру Ильичу. Сказал — и забыл. А он помнил.

— Владимир Ильич такое письмо о вашей болезни написал, что мы готовы были тащить сюда токарный станок,— сказала, смеясь, Елизавета Васильевна, но Владимир Ильич сделал ей «страшные глаза» и приложил к губам палец.

Утром Оскар прибрал свою комнату, как к празднику: вымыл пол, выскоблил стол, постелил на нём кусок чистой холстины и разложил свой инструмент.

Он уже знал, с чего начать. Вынул из кармана пятак, посмотрел на него: двуглавый орёл. Сразу вспомнил — полицейская кокарда, герб Российской империи. Правой лапой орёл сжимал скипетр, напомнивший Оскару ригель в руке мастера Тайфера.

Положил пятак на наковальню и со злостью хватил по нему молотком. Монета расплющилась. Оскар сбил монету в бесформенный комок красной меди и зажёг паяльную лампу. Скоро металл в лунке из угля расплавился и задрожал, как ртуть. Оскар вылил его в форму, сунул в ведро с водой и забыл обо всём на свете... Он пилил, шлифовал, правил на ригеле маленькое медное колечко, заблестевшее красным золотом.

В полдень хозяйка пришла звать Оскара обедать, но он только рукой махнул. Некогда!

Теперь у него была работа. Он глянул на свои руки. Жилы на них чуть-чуть вздулись, руки стали лёгкие, живые и совсем не лишние. Растопырил пальцы и сжал их, растопырил и снова сжал. Весело!

Он работал, напевая какую-то финскую песенку. К вечеру сделал и второе кольцо. Вычертил замысловатое украшение на листочке бумаги и оклеил им спичечную коробку.

По утренней росе побежал на берег Шуши. В то майское утро там цвели ландыши, одуванчики, курослеп. Оскар набрал цветов и связал их ниткой. Вынул кольцо из коробки. Солнце так и село на нём бриллиантовой каплей. Никогда он не видел кольца чудесней.

Оскар медленно пошёл к дому Зыряновых. Потом не вытерпел, сорвал с головы картуз и побежал. Ему хотелось поскорее отнести свой подарок Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне.

Сибирский ветер разносил по степи слова придуманной Оскаром песни о чистых озёрах, о душистых лесах и о самом большом счастье для человека — иметь хороших друзей.