Волга течёт на юг, Свияга — на север. Четыреста вёрст упрямо пробирается Свияга рядом с великой рекой, увлекая за собой мелкие речушки, прокладывая свою дорогу к неведомому морю. Но за Казанью Волга преграждает ей путь. Некуда деваться своенравной реке, она смиряется, и теперь уже Волга несёт ее воды обратно на юг.
Там, где реки ближе всего подходят друг к другу, раскинулся город Симбирск.
На Старом Венце, что кручей взвился над Волгой, в конце Стрелецкой улицы стоит двухэтажный деревянный дом и из-под насупленных резных наличников всеми окнами смотрит на Волгу.
В этом доме на втором этаже живёт семья директора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова. Старшей дочке Ане — одиннадцать лет, и она главная помощница у мамы. Саше — девять. Но он рослый, сильный мальчик, может и воды из колодца принести, и нащепать лучины для самовара. И ещё есть обязанность у Ани и Саши — присматривать за младшими: братишкой Володей и сестрёнкой Олей. Оба быстрые, шустрые, не ходят, а бегают; глаза устанут следить за ними, особенно за Володей.
Мама больше всего боится, чтобы Володя не прошмыгнул за калитку. Однажды чуть не случилась беда. Аня с Сашей были в гимназии, мама хлопотала на кухне. Выглянула во двор — нет Володи. Выбежала за ворота. Младший сын её сидел на дороге и играл в камешки, а прямо на него неслась лошадь. Володя и крикнуть не успел, почувствовал только, как его обдало жаром, перед глазами мелькнули копыта. Лошадь перескочила через мальчика и поскакала дальше. Мама схватила малыша на руки, и плакала, и смеялась...
Двор у дома крохотный, пыльный, обсаженный редкими акациями. Единственное развлечение — качели.
Аня с Сашей заняты делом — начались занятия в гимназии; они сидят в комнате, готовят уроки. А Володя с Олей качаются на качелях. Володе хочется взлететь высоко-высоко и через забор увидеть светлые воды Волги, взглянуть, как в них купаются облака.
Лицо у Володи разгорелось, на носу ярче выступили веснушки, кудри прилипли ко лбу. У Оленьки разметалась коса, и бант, как цветок, голубеет в пыли под качелями.
— Я вижу Волгу!— кричит Володя.— Я вижу её уже
до середины!
Он приседает, сильно толкает доску. Оля на другом конце взлетает вверх, визжит от страха и восторга, поворачивает голову назад: ей тоже хочется увидеть Волгу.
Мама вышла на крыльцо, подозвала малышей к себе, усадила рядом на ступеньку в тени, чтобы остыли, отдохнули. Раскрыла книжку с картинками. Брат и сестра сидят не шелохнувшись, глядя то на картинки, то на мамино лицо, и, зажав коленями ладошки, поёживаются, когда мама читает что-то страшное, или весело хохочут — когда смешное.
— А теперь давайте играть в буквы,— просит Володя.
Мама вытаскивает из коробки картонные буквы.
— Это буква «М», а это «А». Приложим одну к другой. Вышло «МА». И ещё раз «МА»— получилось «МАМА».
— Вот и я угадала буквы.— Оля проворно складывает слово.
— Тебе, Оленька, рано учиться,— ласково говорит мама.— А Володюшка у нас уже большой, ему пять лет.
Но Оля всегда делает то что делает брат.
И вот уже оба разыскивают буквы и составляют волшебное слово «МАМА».
— Покажи другие буквы,— торопит Володя, но мама посылает их играть в кубики. Хватит заниматься науками.
Сделано большое открытие. Теперь слово «мама» можно смастерить из стручков акации, начертить палочкой на песке. Оля выкладывает слово из кубиков. Володя подобрал у крыльца кусочек угля, зажал его в кулаке и думает: где бы ему написать это слово? Так, чтобы всем было видно.
Подошёл к калитке, нажал плечом. Калитка слегка скрипнула и распахнулась. Страшно и интересно. Страшно потому, что налево за высокой каменной стеной стоит тюрьма. Там всегда что-то скрежещет, звякает, оттуда всегда слышатся грубые окрики и печальные песни.
Интересно потому, что впереди Волга — широкая, сверкающая, и в неё смотрится солнце. Рыбачьи лодки, как семечки, рассыпаны по воде, а между ними дымит, пыхтит, вспенивает воду белый пароход.
Володя перебежал площадь. Узкая тропинка огибает утёс, извилистой лентой спускаясь вниз. Володя приподнялся на цыпочки, аккуратно начертил угольком на камне большие буквы: «МАМА».
Теперь это слово, наверно, увидят и на другом берегу. Спуститься бы и посмотреть снизу. Ну, всего несколько шагов...
Мимо с удочками на плечах промчались мальчишки, взбивая ногами клубы пыли. Вот бы с ними! В воду он не полезет. Это мама с папой строго-настрого запретили. Но посмотреть снизу на утёс и самому прочитать «МАМА» можно? Совсем близко увидеть пароход тоже интересно! А если ловко бросить камешек, то он полетит над водой, и будет ронять светлые круги, и в центре самого большого круга исчезнет. А если поставить ногу к самому краешку воды, то волна лизнёт носок сандалии, и он заблестит, как начищенный...
Вот она, Волга! Где-то далеко-далеко, на другом краю, соединяется с небом.
Володя опёрся ладонями о колени, наклонился — смотрит в воду, ждёт, пока проплывёт рыбёшка или прикатит волна от лодки, и тогда отражение в воде сморщится, глаза и уши запрыгают и расплывутся в разные стороны. Смешно!
Солнце скатилось на край неба и стало растекаться по Волге. У ног Володи заплясали солнечные зайчики. Он хотел зачерпнуть в ладонь зайчика и услышал тяжёлое дыхание. Кто это так тяжело и шумно дышит? Река? Heт, это позади него. Он оглянулся и замер. По берегу медленно двигались бурлаки. Вытянув вперёд подбородки, обросшие бородами, они руками разгребали воздух; обутые в лапти ноги глубоко зарывались в песок.
Почему им так тяжело? Володя пригляделся и увидел, что люди запряжены. Так мальчишки запрягают друг друга, когда играют в лошадки. Но ведь это были взрослые мужчины... Замасленные, грязные лямки опоясывали им грудь, врезались в тело, а сзади были привязаны к толстому канату.
Володя повёл глазами по канату и увидел, что другой его конец прикреплён к огромной барже.
Совсем близко от Володи прошёл запряжённый человек. Он облизывал сухие губы и громко, с хрипом, дышал. Глаза смотрели и не видели: он чуть не задел Володю.
Володя вздохнул и оттянул рубашку от груди, словно тоже тащил эту баржу и лямка давила ему грудь...
И тут чьи-то руки схватили его за плечи и подняли в воздух.
— Как тебе не стыдно!— услышал Володя голос Саши.— Мамочка волнуется, мы все тебя ищем.
И он крепко взял Володю за руку.
Братья стали взбираться на гору.
Но Володя все ещё оглядывался назад. Над Волгой плыли кудрявые облака — золотистые, красные, сиреневые — и, как в зеркале, отражались в реке. Бурлаков уже не было видно.
— Ма-моч-ка-а! Нашёлся-я!— крикнул Саша.
Вверху, у камня, где Володя написал слово «мама»,
виднелась её светлая фигура.
И Володе стало стыдно, что он «нашёлся», а не пришёл домой сам.
— Володя! Как можно?— встретила его с укоризной Мария Александровна.
Сказала «Володя», а не «Володюшка». Значит, сердита.
Опустив голову, Володя шагал рядом.
На площади, когда они поднялись, уже стемнело. В за-решёченных окнах тюрьмы виднелись круглые пятнышки света. Тюрьма была такая же большая, как баржа. Только она стояла на месте.
...На столе шумел самовар. Володя сидел между Аней и Сашей и усиленно дул в блюдце с чаем. Ему очень хотелось, чтобы мама назвала его Володюшкой, и не терпелось спросить Сашу про бурлаков, но Саша увлечённо разговаривал с сёстрами.
Завтра приедет папа из губернии, Володя должен сам рассказать ему о том, что произошло сегодня.
— Володюшка, закрой окно, стало совсем прохладно,— сказала мама. И в глазах её снова появились весёлые искорки.
З. Воскресенская