Иван Медончак, единственный офицер воинской части с 533-го химического склада, вот уже в который раз ехал вместе со своим пожарным расчетом в сторону пресловутой «бани». Баней солдаты называли будущий эпицентр ядерного взрыва на секретном Тоцком полигоне.

- Наш путь начинался от цепочки щитовых домиков, где жили понаехавшие со всей страны военные и ученые, - начал свой рассказ Иван Медончак, - Потом эту «потемкинскую деревеньку» перенесут дальше, на место настоящей деревни Ельшаны, от которой не то что камня на камне - пепла не останется, и людям негде будет жить.

Дорога вела по арбузному полю. Накануне по нему прошли танки, и пожарные Медончака ехали по красному месиву. Мимо привязанного на лужайке подопытного скота, мимо десятков боевых машин, орудий и самолетов. Все это казалось предвестником страшной беды. Ивану Медончаку почему-то вспомнилась Великая Отечественная.

Тогда, 10 лет назад, такими же сплошными цепями шли советские солдаты по его родной Заячивке, что в Винницкой области. А горстка немцев, отставшая и окруженная на старом кладбище, поливала наших солдат огнем. Красноармейцам даже

не дали рассредоточиться. О том, кто должен был жалеть бойцов - ротные командиры, генералы или Родина-мать - 18-летнему пареньку так никто и не объяснил. Сразу после сражения им дали задание - собирать тела и хоронить в братской могиле. На высоком холме нашли свое последнее пристанище 86 красноармейцев и... 4 фашиста. Несопоставимые потери списали на наступление. На что списали куда более несопоставимые потери на Тоцком полигоне, Иван не может понять до сих пор.

- За сутки до испытания атомной бомбы нервы натянулись до предела, так, что люди перестали друг с другом разговаривать, - с дрожью в голосе вспоминал Иван Медончак. - Только старшие командиры находили в себе силы напомнить о секретности происходящего. Кстати, никаких подписок с нас не брали. Никто не знал, что будет завтра. И будем ли мы вообще в этом завтра.

Иван Медончак, замкнувшись в себе, думал о сокровенном. О любимой жене: как она там, с двумя карапузами?

Со своей Дуней Ваня познакомился в 1947 году под Полтавой на станции Селе-щино. Он служил старшиной пожарной команды на военном складе, а Дуню привезли в санчасть. Она надорвалась, когда вместе с другими колхозницами таскала мешки с зерном. Дуне прописали 74 укола мышьяка. «Гарну дивчину» заприметил Иван. Только чувств своих стеснялся. Спасибо другу, который передал его любовную записку... Дуня к тому времени уже поправилась^ работала билетершей на дрезине. Через два года они поженились. К счастью, вскорости у них родились дети...

Взрыв (мощность 40 килотонн) был похож на раскат сотен тысяч громов. И хотя день 14 сентября 1954 года выдался погожим, через полчаса пыль и дым заслонили яркое солнце. Включив фары, словно ночью, пожарные двинулись в сторону эпицентра. Возле горящих жилых домов не останавливались, приказ был конкретный: тушить школу, правление и хозпостройки. Работали не покладая рук. Без еды и отдыха. До темной ночи. Потом оказалось, что про них все забыли.

На следующий день, возвращаясь в лагерь, пожарные притормозили у лесхоза. Еще до взрыва они залили здесь небольшую постройку раствором разведенного суперфосфата (валявшегося рядом в кучах). И что бы вы думали? Исчезло все:-лесхоз, дубовая роща, - а на фоне голого поля осталась лишь спасенная ими «халупа». И это было жутковато.

После возвращения Иван почти сразу занемог. В крови резко упал гемоглобин - до 46. По несколько раз в день офицера рвало, боли в суставах были невыносимыми.

Медончак не то что не мог на турнике подтянуться, но даже запись в тетради сделать. Дуня, глядя на страдания мужа, украдкой вытирала слезы, со страхом думая о будущем. Практически все друзья-сослуживцы мужа по полигону один за другим уходили из жизни. Но сдаваться она не собиралась. Подняла на ноги друзей, врачей, бабок. Однако спасение пришло с другой стороны. Из-за границы. Из запрещенной, чудом оказавшейся под руками, французской справочной книжицы, где говорилось о строгой «радиоактивной» диете и... шиповнике. За 15 лет строжайшего режима супруга Ивана обегала базары, знала наизусть всех торговцев травами и четко следила за диетой.

В 1964-м, когда семья Ивана переехала в Псков, букет болезней стал явно меньше. Сегодня Иван Медончак считает, что на ноги его поставила судьба, в лице его любимой жены Дуняши.

- Через много лет, когда после аварии на Чернобыльской АЭС государство вспомнило о ликвидаторах, - признался «Курьеру» Иван Медончак, - я подумал, что и участники взрыва на Тоцком полигоне вправе рассчитывать на внимание. Нонетуттобыло.

Сотрудники военного архива отыскали выписку из приказа о том, что офицер Медончак «в положенное время прибыл и приступил к исполнению «особого задания в положенном месте». Но членам комитета ветеранов подразделений особого риска этого документа почему-то оказалось мало. Они не нашли в нем «отражения личного участия». Требовались конкретные свидетели, которые уже давно умерли.

Получилось, как во время войны, и об этих защитниках (по некоторым данным, 45-ти тысячах человеках) некому было подумать: ни непосредственным отцам-командирам, ни генералам, ни Родине-матери. Так, спустя полвека родное государство вычеркнуло Медончака из «атомных» списков...

И все-таки, несмотря на все превратности судьбы, Иван Иосифович и Евдокия Павловна считают себя счастливыми людьми. У них два прекрасных сына, замечательные невестки, лучшие в мире внуки и самые чудесные правнуки.